У вас отключен JavaScript.

12 января – день рождения Сергея Павловича Королёва. Отец-основатель практической космонавтики, легендарный конструктор и организатор. Для близких, не видевших его месяцами из-за бесконечных командировок и совещаний — ещё и любящий муж, внимательный к чужим проблемам и удивительно нежный человек.

Сегодня мы публикуем отрывки из нашей новой книги «Королёв. Горизонт событий. Нежные письма сурового человека. 1947–1965», изданной Музеем космонавтики совместно с издательством «Бослен». В книгу вошли воспоминания супруги Главного конструктора, Нины Ивановны Королёвой (Котенковой), а также письма, телеграммы и записки Сергея Павловича жене – удивительные и подробные описания характера, ума и душевной доброты Сергея Павловича Королёва, а главное, его редкостного умения любить – природу, женщину, свой дом, своё дело, друзей, коллег, Родину. 

Книга поступит в продажу в сувенирный магазин Музея космонавтики и книжные магазины страны в феврале этого года. 

Штрихи к портрету Сергея Павловича Королёва по запискам Нины Ивановны Королёвой

Добрым, ласковым, необычайно внимательным (при его-то занятости), заботливым, доброжелательным. Ценил время других, оттого и сам был обязателен. Умел прощать человеческие слабости людям, работавшим с ним во имя служения общему делу. Обладал редкой способностью объединять вокруг себя людей, заражать своим энтузиазмом, был вспыльчив, но ненадолго, быстро отходчив. Если чувствовал, что виноват, не боялся признаться это и извиниться.

Серёжа был прост в обращении с людьми, лишён всякой манерности, никогда не подчёркивал своего превосходства.

В быту был неприхотлив: в одежде, в пище. Никогда не стремился к обогащению. Не использовал служебного положения в личных целях. Старался делать людям добро.

Был всегда непримирим, если видел, что человек лжёт, хотя сам не всегда был правдив. Правда, он это называл «фантазией». Был требовательным, жёстким, но никогда не был жестоким.

По-мужски красивый, с необыкновенно пытливыми, искрящимися карими глазами, слегка с лукавинкой, с матово-розовым лицом, густые волосы, коротко постриженные бобриком.

Был коренаст, широк в плечах, несколько сутуловат. Голова всегда наклонена вперёд и набок, шея короткая. Ладонь левой руки разорвана и стянута швом. Она была слабее здоровой – долго не мог нести тяжесть в этой руке. Разрезал при аварии о козырёк. На виске шрам. Указательный палец на руках короче безымянного, «короткопалочка ты моя». (Так иногда поддразнивала Нина Ивановна мужа. – прим. МК).

Ноги гладкие, кожа тонкая, ни одной мозоли. Стопа неширокая, аккуратная. Второй палец длиннее первого. Руки всегда были тёплые и сухие. Здороваясь, он приятно пожимал руку и всегда приветливо улыбался своей несколько застенчивой улыбкой. При этом внимательно смотрел в глаза. Улыбался глазами, не обнажая зубов. Если смеялся, то от души. Но это бывало редко.

В ссылке (на Колыме) Сергей Павлович потерял от цинги 13 зубов, вставил в Казани в 1944 году. Рассказывал, как берёг передние зубы, которые ужасно шатались. Никогда не грыз орехов, и меня ругал за это. Любил семечки, больше тыквенные. Особенно увлекались семечками на отдыхе в Кисловодске, где их была тьма.

Когда слушал, стоял и внимательно смотрел собеседнику в глаза, чуть с прищуром. Когда говорил, похаживал. Думая, насвистывал или мурлыкал (попурри).

Нигде так ярко не проявляется характер человека, как в обыденной жизни, в семье.

Прожив с мужем 19 лет, я могу сказать, что ни разу не слышала от него оскорбительного слова (или унизительного поступка). Удивительно тактичен, снисходителен к человеческим слабостям, гостеприимен, внимателен до мелочей.

Сергей Павлович был человеком редкой доброты, очень скромным в повседневной жизни. Довольствовался исключительно необходимым, ничего лишнего не хотел для себя. Каких усилий мне требовалось, чтобы уговорить его сшить новый костюм: «Мне хватит тех, что у меня есть. Но, пожалуйста, себе ни в чём отказывай».

***

Дом свой, в смысле семейного очага, С.П. всегда глубоко любил. «Я отдыхаю только дома, – нередко можно было слышать от Сергея Павловича. И это было и тогда, когда мы жили в однокомнатной квартире, потом в двух-, потом в трёхкомнатной и, наконец, последние 6 лет в особняке повторял он неизменно всё ту же фразу, или «Наш милый дом». Так писал он и в письмах из своих далёких и очень нелёгких странствий.

В доме С.П. любил всё. Завтракать и ужинать любил в кухне (обедал последние годы на предприятии), отдохнуть и почитать в свободный от работы день предпочитал в гостиной на диване, но вскоре перебирался в постель. Вернувшись с работы, всегда заходил в мою маленькую комнату и устраивался на маленьком диванчике, свесив ноги через подлокотник. Сетовал на то, что диван мал и неудобен. Всё грозился выбросить эту модерную «на тоненьких ножках» мебель и устроить мне удобный уголок для отдыха (не успел).

Пожалуй, любимыми вещами в доме С.П. были только книги, к ним он всегда был неравнодушен и обходился с ними бережно. Техническую библиотеку в кабинете разбирал и размещал по полкам только сам. В помещении библиотеке С.П. заполнил книгами художественной литературы три секции (на свой вкус).

Я не знаю более любимых занятий Сергея Павловича как его основная творческая работа и чтение в часы досуга. Кажется, на протяжении многих лет в доме, в редкие часы отдыха его нельзя было видеть ни за каким другим занятием, как чтение.

Редко видела, чтобы С.П. читал, сидя на стуле или в кресле. Всегда делал это либо сидя на диване, приняв при этом удобную позу, либо лёжа на диване, а скорее, в постели (перед сном в обычные дни, а в воскресенье даже днём работал только в кабинете либо за бюро, либо за столом). Читал много и удивительно быстро. Частенько перечитывал «Войну и мир» Толстого. От «Анны Карениной» и «Воскресения» в восторге не был. Проглатывал фантастику (Беляева, Лема и др.) Особенно рекомендовал прочесть «Туманность Андромеды» Ефремова – книга эта произвела на С.П. особое впечатление. Просматривал все выписываемые журналы, газеты, в том числе журнал «Юность», академические издания и пр.

Никаким видом спорта С.П. не занимался последние годы, по настоятельной рекомендации врачей, делал утреннюю гимнастику, обычно в кабинете, чтобы никто не видел его за этим занятием. Стеснялся даже меня.

Настольные игры не любил, в шашки не играл, в шахматы – очень редко. На отдыхе в «Соснах» под Москвой и в санатории «Сочи» учил меня. В карты в «дурочку» играл со мной на отдыхе, чтобы развлечь меня. Любителям карт никогда не мешал.

Любил и цветы (розы, гвоздики, полевые) и деревья в цвету и молодую яркую зелень, берёзки, липы – всё живое!

Перед обедом (особенно в санаториях на отдыхе) Сергей Павлович брал кусочек чёрного хлеба, намазывал его горчицей и посыпал солью. Съедал с удовольствием и всегда предлагал и мне – «развивает аппетит».

Ел мало, но любил, чтобы пищу разнообразили. Иногда, закончив ужин, отламывал небольшой кусочек белого хлеба, мазал маслом и отправлял в рот. Делал это машинально. Иногда спохватывался сам, иногда приходилось напоминать рекомендацию врача – меньше есть масла, чтобы не полнеть.

Любил голубцы в сметане, фаршированные кабачки в сметане и др. блюда (медовая коврижка). А вот пшённую кашу любил сваренную на воде и поливал её шкварками из свиного сала и луком (репчатым).

Зелень (укроп) даже в молодом отварном картофеле не любил и вообще зелени ел мало. Из фруктов – апельсины (только с толстой кожей, так как они легко чистятся), груши, дыню, сливы, арбуз, но и их ел немного.

Рыбу предпочитал без костей: навагу, стерлядь, осетрину, севрюгу, белугу. (Их можно есть быстрее, не опасаясь подавиться). Если ел карпа, то непременно напоминал мне, чтобы рыбу костлявую не ела с хлебом. Понравилась Серёжу заливная рыба (осетрина) под майонезом. Этим вкусным блюдом нас угощали, когда мы летали в Красноярск. Добрые люди поделились способом приготовления, и дома его мы взяли на вооружение.

Манную кашу ел жиденькую, и не велел класть в неё сливочное масло. Супы любил прозрачные, т.е. бульон должен быть прозрачным. Рассольник (с почками), грибной суп (из белых сушёных грибов) никогда не ел со сметаной. Говорил: «сметана отбивает вкус и запах грибов» и так далее. Домашнюю лапшу куриную называл «куриная мечта», но это в шутку, а не потому, что очень любил. Омлет любил только жидкий, бесформенный (больше молока), но надо было не прозевать, чтобы он не отошёл водой. Яйца – в мешочек. 4 минуты варить в кипящей воде. Разбивал яйцо ножом, снимая верхнюю часть, как шляпку. Выскребал из «шляпки» ложечкой белок и принимался за основное содержимое. Варёную колбасу (тонкую) в шутку называл «собачья радость».

Когда жили в Подлипках – обедал дома. Звонил, что выезжает, и всё к его приходу стояло на столе, в меру горячее. Ел очень быстро, нередко за 5 минут (проверяла по часам), и на ходу, вытирая пот с лица, уезжал, это когда куда-то спешил.

Никогда не слышала, что что-то было невкусным. И не было случая, чтобы встал из-за стола и не поблагодарил. Кто бы ни был дома, все садились обедать за один стол, и помощница (домашняя работница) тоже. Не часто, но если шофёр не успевал пообедать, его приглашали к нашему семейному столу. Если куда-то ехали и шофёру предстояло нас ждать, непременно заботились о том, чтобы он смог поехать перекусить.

Обращаясь с любой просьбой к кому бы-то ни было, я имею в виду дома, никогда не забывал сказать «пожалуйста». Когда домашние (моя мама, сёстры, жена моего покойного брата), которых он очень любил и уважал, пытались уступить ему более удобное место у телевизора, он даже сердился и просил никогда этого не делать.

Серёжа любил, когда дом был полон друзей: «Как приятно, когда за столом сидит такая большая компания». Был хозяином приветливым и хлебосольным, но к сожалению, не было ни сил, ни времени для частых приёмов.

Серёжа помогал людям со свойственной ему щедростью – он был не только талантливым инженером, прекрасным организатором, но и человеком с большим добрым сердцем и тёплой душой.

На экзаменах в МВТУ Сергей Павлович разрешал студентам пользоваться любым учебным пособием. «Всё равно, — говорил он, — видно, знает студент материал или нет. Достаточно задать ему один дополнительный вопрос».

С.П. рассказал мне, что в кабинете на работе за книжным шкафом он обнаружил сверчка. С умилением слушал «пение» (стрекотание) и не пытался от него избавиться, памятуя, что сверчок приносит счастье.

Музыку любил, слушал охотно и классику, и старинные русские романсы, и русские народные песни. В консерватории бывали, но редко. Не любил современной немелодичной музыки и не одобрял чрезмерных кривляний певцов-исполнителей.

В театре бывал нечасто из-за нехватки времени. Не все спектакли удовлетворяли его. С некоторых просто уходили (в первом отделении). Из опереточной музыки любил музыку Кальмана и Дунаевского, часто работая, напевал мотив из той или иной оперетты.

Любил балет в исполнении артистов Большого театра. Последний раз присутствовал на юбилейном отчётном вечере Галины Улановой – высоко ценил мастерство этой балерины.

Когда бывали в Ленинграде, по возможности посещали Кировский театр оперы и балета. Последний раз были в восторге от балерины Дудинской. Шене по кругу было исполнено ею так блистательно, в таком невероятном темпе, что Сергей Павлович был потрясён. Спектакль этот транслировался по телевидению, и оказалось, что знакомые С.П. видели нас сидящими в ложе театра. Бывая в Ленинграде, непременно посещали Русский музей.

Серёжа любил пошутить: «У нас в доме культ Серёженьки. Серёженька этого не ест, того не ест. Ходите тише, — Серёженька спит».

Как любил Серёжа, когда я заходила посмотреть на него, работающего за маленьким столиком (в домашнем кабинете в Останкине, непременно подзовёт, обнимет и скажет: «Не пропадай надолго». А иногда попросит: «Чаю без чая, без сахара и лимона», что означало – воды. «Чаю с чаем без сахара с лимоном» и так далее. И ласковый взгляд поверх очков неповторимо добрых глаз.

С.П. всегда дорожил моим утренним сном. С вечера (ложась спать) уговаривал меня не вставать рано, зная, как трудно я засыпаю.

Часто перед сном, лёжа в постели, С.П. с увлечением рассказывали о перспективных планах работы – «Союз», Н—1, душевая, о посылке самоходной управляемой с земли «танкетки» на Луну. «Ты так хорошо, спокойно засыпаешь под мои рассказы. Я буду делать это каждый раз, чтобы ты лучше засыпала. Люблю смотреть на тебя, когда ты спишь, так это у тебя здорово, уютно получается».

Однажды попросил перевести меня статью из журнала и потом забыл об этом. Я поняла, что это было для меня, дать мне возможность отвлечься от нудной домашней работы и отвести душу. Вспомнить язык.

Как-то утром я проснулась. Кровать у Серёжи пуста. Увидела свет в ванной комнате, Серёжа умывался. – «Можно?» — Вошла, положила голову на плечо и сказала: «Как я устала жить»…

Вечером С.П. пришёл с работы. Сел на диван в маленькой комнате. В отчаянии сказал: «Нина, я, кажется, неглупый человек, какой-никакой учёный, и ничего не могу придумать, чтобы облегчить твою жизнь. Не мог работать, всё звучала в ушах сказанная тобою фраза».

Сергей Павлович: «Патриотизм, отвага, скромность, трезвость мгновенного расчёта, железная воля, знания, любовь к людям – вот определяющие черты, без которых не может быть космонавта».

Ему в изобилии доставались синяки и шишки. Успехи воспринимаются как должное, без особого азарта. За малейшие неудачи бьют нещадно: «Ругают все, похвалить некому».

«Сижу как на раскалённой сковородке – знай, успевай поворачиваться», -- частый ответ на мой вопрос по телефону.

Когда бывало особенно не по себе, Серёжа звонил домой и говорил мне: «Что-то нервишки разошлись, пойду, похожу по цехам или схожу на производство». Там он находил успокоение, обретал душевное равновесие.

Последние годы всё чаще и чаще он давал критическую оценку своего творчества. Во что в конце концов это выльется, с какой целью будет употреблено. Всё чаще высказывал желание, работать исключительно на изучение космоса, исключая при этом боевые ракеты.

Всё чаще слышалась фраза: «Я не могу больше так работать. Откажусь. Уйду. – Куда? – В Академию наук. – Но ты же сам не сможешь без производства, без цехов, где, по твоему собственному выражению, «успокаиваются нервишки».

 

Сергею Павловичу очень нравился художественный фильм «Всё остаётся людям» и заключительные слова главного героя: «Всё остаётся людям, и в этом оставшемся – моё завбение или моё бессмертие!».